День 1 | ludi

День 1. Открытие фестиваля

Композиция первого дня была, как минимум, необычна. Было ли то, что я опишу ниже, креативным подходом или импровизацией, спровоцированной стечением обстоятельств? В любом случае, сухим официозом зрители точно не мучались.

Согласно программе, порядок мероприятий первого дня таков: пресс-конференция — моноспектакль «Подлинная история Фрекен Хильдур Бок» — open-air открытие — спектакль «Карамазовы».

Но обо всём по порядку.

КАРАМАЗОВЫ

Театр «Slavija» (Белград, Сербия)
Режиссер – Владимир Лазич

Актеры: Майкл Джанкетич, Милджан прлджета, Жарко Степанов, Небойса Джорджевич, Санджа Радишич, Ивана Ковалевич

Сон Карамазовых

Сцена пульсирует. Тяжело, будто ухая в глубокий колодец, бьется сердце. Слышно затрудненное женское дыхание, отрывистое, встревоженное. Софит высвечивает центр черного креста, распластанного на сцене, единственной декорации сербского спектакля. Свет пульсирует в такт дыханию, наконец, рассеивается, освещая и крест, и развешенные вокруг тонкие цепи, и героев одноактного спектакля по роману Достоевского «Братья Карамазовы».

В этом сбивчивом дыхании - то ли страсть и обескураживающее желание, когда человек уже не мыслит, не анализирует, отдается поглощающему стремлению к другому; то ли растерянность после навязчивого гнетущего кошмара… Хотя в постановке режиссера Лазича и инсценировщика Милислава Миленковича страсть – тот же кошмар. Не «любовь, сбивающая с ног», но порабощающая, изничтожающая человека одержимость.

От сценических решений этого романа ждешь ответа на конкретные вопросы (так уж сложилась история осмысления «Карамазовых» в литературе и на театре). Важно, какими будут сцена в Мокром и диалог брата Ивана с чертом, который то ли галлюцинация, то ли действительное явление темных сил. Важно понять, что такое «карамазовщина». Важно установить, кто же убил Федора Павловича. Последнее – момент не детективный, а идейный (какой бы ответ на вопрос «о чем роман?» постановщик не давал: о судьбе России, о братстве и т.п.). Постановка Лазича радикальна: режиссер меняет характер отношений между героями, объединяет их общей страстью, хотя многие из вопросов будто игнорирует.

Уже в первой сцене спектакля герои – трое братьев, их отец и главные женщины романа – Груша и Катерина Ивановна – «обнажены» в стремлениях и помыслах. Митя пьян, но не столько вино ему ударило в голову, сколько любовь к Груше. Она – тонкая, гибкая, сексуальная, порочная. Ее тонкий смех, как русалочья песня, гипнотизирует мужчин. Формально противопоставлена ей Катерина. Формально, потому что только внешне – на ней не черное платье, а белый костюм, волосы не струятся черными лентами, а аккуратно убраны, движения более сдержаны, будто менее пластичны. Но есть у них «общая черточка». Катерина тоже страстна, и страсть ее, как и у других, не знает пола: она влюблена и в саму Грушу, и в Митю, и в Ивана. Иван – то же, что Митя, только более сдержан, он до поры держит боль от желания в себе.

Правит пиром искуситель Федор Павлович. Поджарый старик в костюме в полоску, акционист, лицедей, в нем много от черта. Он и есть дьявол, который сразу является всем Карамазовым. Больше того, он - «начало» карамазовского рода. Он выговаривает ключевые свои принципы: жизнь коротка – копи копейку, не бойся любить женщин, не страшись греха. Меньше всего понятен образ Алеши. Смирный монах, он не выпускает из рук четки, то и дело молится, пытается примирить братьев и их женщин. Но поддается Груше, буквально ждет ее поцелуя и отказывает в последний момент, как-то робко, вспоминая о том, что только умер старец Зосима. Но, несмотря на набожность, уже в третьей-четвертой сцене раскинутый крест и для него становится и столом, и ложем.

Отношение к божественному, мистическому, изображение соответствующей символики здесь странно вплетено в историю об эросе. Чье-то незримое присутствие (не Бога ли?) чувствует Грушенька, то и дело спрашивает Митю: «Кто на нас смотрит?» Она же впадает в исступление, когда Алеша говорит о смерти святого старца: падает на колени, покрывает голову белым платком и винится перед младшим братом.

Бога поминают всуе, о нем рассуждают. Одна из центральных сцен спектакля – спор, который затевает Федор Павлович.

С ногами усевшись в центре креста, он спрашивает Ивана, примостившегося слева, и Алешу, робко приклонившего колени справа перед крестом, есть ли Бог. Спор переходит в ссору, отец будто ловит среднего сына на вопросе о дьяволе, и завершает сцену брошенным в зал: «Не за что меня любить» - и адским смехом. Наконец, при упоминании Смердякова, которого вначале то и дело зовут, никто не появляется, только раздается короткое змеиное шипение.

Но мистика растворяется в страстных, накаленных диалогах, в которых чаще всего повторяются слова «любовь» и «страсть». За ними мерцает и сюжет «Карамазовых»: собственно действенные сцены романа остаются за пределами спектакля. Мы застаем героев уже переживающих последствия случившегося. Так мы узнаем о смерти отца Карамазова: фигуру Ивана на авансцене выхвачена светом, он растерян, подавлен, почти обезумел - Груша тайно уехала в Мокрое к офицеру. Нервным шагом он переходит в другой конец сцены и только здесь замечает пятна крови на руках. Чья она, Митя не знает. Он не может сосредоточиться на этом вопросе: сознание расколото, всякая мысль сворачивает к переживанию о Груше.

Само же убийство, не действительное, скорее символическое, происходит позднее. Уже после сцены в тюрьме, как ни в чем не бывало на авансцену выходит Федор Павлович и рассуждает о женском поле. В глубине сцены проносится Алеша, попеременно обнимая каждого из братьев, словно пытаясь удержать от страшного поступка. Лазич «переворачивает» мизансценусцену: теперь отец оказывает за крестом, а дети на первом крае сцены. Поочередно они произносят фразы-обрывки, составляющее философскую часть романа. Но здесь даже не конфликт мыли с желания, а победа страсти над мыслящим, чувствующим человеком. Герои сплетаются в едином поцелуе, любви «на четверых»… Они неразделимы, поэтому закономерно и отца убивают все – Иван, Митя, Груша, Катерина. Ослабевшее тело распластывается на кресте. И только младший брат коротко целует убиенного Федора Павловича.

Сцены прерываются, через затемнение напополам с музыкой происходит переход к следующим эпизодам. Но многие разбиты видеовставками, напоминающими тизеры мистических триллеров. Герои оказываются то на кладбище, то в катакомбах, занимаются любовью, искушают друг друга, дерутся. Предупреждающе, вычурно, выпукло, как пророчества, в роликах звучат повторы ключевых фраз из предыдущих сцен: о разврате, о мистике, которую хорошо бы искоренить на Руси и т.д. Образы, как в кошмаре, сплетаются, перетекают друг в друга вне логической связи. Этот морок сна, навязчивое желание, которое в нем доминирует, переливается с видео на сцену. Напряженная игра актеров, состояние которых из взволнованного в начале превращается в пограничное, истерическое ближе к финалу, ведет к заключительной сцене, не точке, а вопросу с восклицанием.

Две любовные пары – Митя и Груша, Иван и Катерина – укладываются каждый на своей грани креста, их руки сцеплены в центре его. Алеша так и остается в неопределенном состоянии, сил ему хватает только упасть на колени и склониться в молитве рядом с крестом. Роковой вопрос (всего спектакля?) задает вновь воплотившийся отец – указуя вверх, он повторяет: «Есть ли Бог?» Если и есть, то по задумке сербского режиссера, он отстраненный наблюдатель трагедии грешников и праведника. Ведь страсть разрушает жизнь всех героев, возможность спасения опрокинута еще до начала спектакля, вместе с низвергнутым крестом.

Анна Горбунова

Из заметок на полях...

На пресс-конференции главный режиссер театра Александр Михайлов поприветствовал гостей и участников, кратко рассказал о спектаклях, которые зрители увидят в ближайшую неделю. Еще ответил на вопрос о стиле, в котором выполнена эмблема фестиваля. На ней - два супрематических квадрата, черный и красный, что вкупе с годом столетия Октябрьской революции отсылает к наиболее «театральному» периоду творчества Малевича.

Один из хедланеров фестиваля - драматург Олег Михайлов - тоже ответил на вопросы журналистов. В афише его имя представлено трижды: открыл программу спектакль Нижегородского Творческого объединение «GRANART» «Подлинная история Фрекен Хильдур Бок», 11 июня пройдет презентация его пьесы «Телеграмма», а 12 июня театр «Свободное пространство» покажет спектакль «Клятвенные девы». Например, драматург пояснил, почему посвятил историю о Фрекен Бок своим родителям: «Всякое посвящение, всякий посыл художественного произведения, изначально частный». Но уже в театре, отметил Михайлов, он превратился в посвящение всем родителям - режиссер Александр Ряписов даже вынес его на афишу спектакля.

Председатель жюри - профессор РГИСИ (Санкт-Петербург), режиссер Геннадий Тростянецкий, рассказал о новом поколении актеров и режиссеров, которые приходят в профессию. Театр по-прежнему выбирают "сумасшедшие", которым нравится играть и перевоплощаться. Но изменилось общество. По его мнению, сейчас люди разобщены, как будто нет общей идейной платформы. Поэтому и в творческой работе приходится договариваться о "простых вещах", условно - что такое добро и зло. Раньше, считает режиссер, понимание было разлито в зале и на сцене - понятно по умолчанию.

Тростянецкий предложил расширить границы фестиваля: "Город должен жить этим фестивалем. Нужно сделать так, чтобы спектакли шли не по одному дню. Сегодня показали в театре, завтра на заводе, потом в библиотеке, в университете. Тогда город заживет".

Хотя и не на много, но пространство фестиваля расширили уже сегодня - было задействовано все пространство театра. От крыльца, где выступала кавер-группа "Приемные внуки Станиславского", и круглого фойе - главного "тусовочного" пространства, до большой и малой сцены.

Наблюдал и записывал
Игорь Шоленко

*студенческий дневник

Неизвестная история известной героини

ПОДЛИННАЯ ИСТОРИЯ ФРЕКЕН
ХИЛЬДБУР БОК

Нижегородское Творческое объединение «Granart»

Режиссер – Александр Ряписов

Актриса: Наталья Кузнецова

Форма моноспектакля, безусловно, - одна из самых сложных театральных форм. Не каждый актер обладает талантом, оставаясь наедине со зрителями, удерживать их внимание на том, что происходит на сцене, на истории, на себе. И даже не важно, держишь ты внимание, скажем, ста человек или одного. Такая форма не прощает фальши. В трагикомическом спектакле Нижегородского Творческого объединения «Granart» сумели ее избежать во многом благодаря талантливой актрисе Наталье Кузнецовой.
В выходящей на сцену в сером клетчатом пальто поверх зеленого платья старушке, чуть сгорбленной, с улыбкой на бледном лице, зрители не сразу узнают бойкую домоправительницу из трилогии Астрид Линдгрен «Малыш и Карлсон». Драматург Олег Михайлов в пьесе-монологе создает многогранный драматический образ женщины, которая чего только не пережила за свои почти сто лет. В пьесе история о маленьком мальчике Сванте и его воображаемом друге - лишь одна из множества, которые Фрекен рассказывает, готовясь к интервью на ток-шоу. В воспоминании героини оживают печальные, а порой и трагические образы других людей и событий. Личная история героини чуть соприкасается с историей мировой. Ее глазами мы смотрим на судьбы родителей, младшей сестры Фриды, погибшей в результате крушения поезда и практически забытой, после рождения еще одной сестры (тоже Фриды), которую признали слабоумной, одиноких пациентов психиатрической клиники, подолгу разговаривающих по ненастоящему телефону, «особых» детей, за которыми она присматривала и чьи жизни были разрушены из-за человеческой жестокости и глупости. Им она посвящает свое интервью.

Это тот подлинный театр, в котором из небольшой ширмы, стула, стола и нескольких маленьких вещиц рождается целый мир. Здесь не прячутся за сценографию или спецэффекты современного театра. В центре - актриса, все остальное - лишь вспомогательные элементы. Она устанавливает прямой контакт с залом: обращается к публике, рассказывает свои истории то одному, то другому зрителю. Хотя героиня Кузнецовой понимает, что и ток-шоу, и камеры, и продюсер, и зрители в студии - лишь плод ее воображения. Ее "Карлсон".

Наталья Кузнецова почти неподвижна - на протяжении всего спектакля она сидит на стуле рядом с трюмо, где стоят дорогие ей вещи, которые напоминают о прошлом. Ее фигура словно "впечатана" в старый снимок, ощущение которого создается за счет цвета декорации - как на сепии. Хотя статичность относительна, изменение характера пластики связано с трансформацией состояния героини. Когда Фрекен рассказывает о сестре, то словно забывает о том, что она старуха: встает со стула, меняет голос (уходит хрипота, голос обретает силу), тело становится более подвижным (Фрекен нервно переминается с ноги на ногу, будто боясь потерять равновесие).

Воспоминания об ушедшем муже, поздней счастливой любви, как будто снова возвращают ее в реальный возраст, в котором и она сама близка к смерти. Она поднимается, как слепая, протягивает руки к трюмо и прикасается к знакомым предметам, подносит их к губам. В конце концов стягивает парик - словно признается себе в своем одиночестве и старости. Истории цепляются друг за друга, возникают в голове Фрекен ассоциативно. И здесь она рассказывает, как впервые столкнулась с представлением о смерти, воспоминание возвращает зрителей в детство героини. Возвращает и ее. Она снова натягивает парик, но задом на перед - волосы торчат неаккуратным ежиком, как у той, маленькой Фрекен Бок. Ее движения тоже становятся детскими: актриса крепко зажмуривается, радостно подпрыгивает. Но уже через секунду перед нами вновь старуха, которая наконец откровенно говорит о том, что не хочет умирать.

Но режиссер Александр Ряписов "сбрасывает" драматическое напряжение финала пьесы: на сцену выбегает обаятельный мужчина в самом расцвете сил (Карлсона играет сам постановщик), напевая песню "Fly me to the moon". Выдуманное Фрекен Бок шоу заканчивается "концертным номером" - ее жизнь продолжается.

Дарья Пузырева